собой полную противоположность Христо­ву Евангелию.


КАК ОТЛИЧИТЬ ИСТИНУ ОТ ИСКУСНОЙ ПОДДЕЛКИ

Лето 1992 года, воскресенье, площадь ораторов в Гайд-парке. Мне предстояло убить целый час до «великого открытия», о котором я должен был подготовить репортаж в газету. В сто­роне от громкоголосых выступающих, но недалеко от Мрамор­ной Арки сидел, скрестив ноги, гуру, который обращался к пе­строй толпе «учеников». Ему не хватало хотя бы кратких кур­сов постановки голоса, до меня смутно доносились лишь об­рывки фраз: «Углубитесь в себя... Ищите свое высшее "я"... Ме­дитация приведет вас в область духа... Бог не вверху, он здесь, - гуру показывал на свою грудь, - Бог внутри вас... Смысл вашей жизни заключается именно в том, чтобы найти его... Это един­ственная реальность; йога прерывает те отношения, которые существуют между душой и телесным миром... Дайте выход змеи­ной силе...»

На следующий день я был на приеме у дантиста. Он запаз­дывал. Мне предстояло удалить зуб мудрости. Заглушая в себе беспокойство, я судорожно просматривал лежащие на столике журналы. В глаза бросилось название одной из статей: «Как отличить истину от искусной подделки». Автор писал о гуру, причем так, что при иных обстоятельствах я бы расхохотался. Однако последовавшие за этим сто минут пыток, которым меня подверг мой друг-дантист, выветрили из памяти все содержа­ние этой статьи, кроме ее названия.

Как отличить истину от искусной подделки? Это тонкое мастерство, которым всем нам сегодня следует овладеть. Вся­ческий вздор обрушивается на нас со всех сторон. Это и изо­щренная, вводящая в заблуждение искусная ложь, которая звучит интригующе и подчас приправлена загадочным аро­матом Востока, это и абсурд, который не поддается логиче­скому объяснению. Но зачастую эта бессмыслица преподно­сится довольно умно и логично, так что если вы не знаете, от каких мастеров она исходит, на каких ложных посылках она основывается, вы вполне можете принять этот абсурд за же­лезную логику. Тысячи людей попались на этом и были ввержены в такую пучину ужаса, по сравнению с которой удале­ние моего зуба мудрости, который пришлось распиливать по­полам, а затем извлекать из челюсти, вполне может пока­заться пикником, ожидаемым с нетерпением.


Требуется детектор лжи или эталон, с которым можно сверять аргументы, чтобы отличить истину от лжи.

Поколение 60-х

Поколение 60-х - особенно те, которые учились в высших учебных заведениях, - не было причастно к изобретению по­добного рода подделки. Мы просто набрались больше положен­ного разного идеологического мусора. В то время, когда Соеди­ненные Штаты воевали во Вьетнаме, мое поколение станови­лось пацифистами, хиппи или просто равнодушными, устав­шими от жизни людьми. Мы говорили о сексе, будто мы только что изобрели его. Мы говорили о доминанте цвета и одевались так, что наши родители тянулись к нюхательной соли. (Ко мне, впрочем, это не относилось. Самое большее, в чем я преуспел, следуя за модой, был коричневый плисовый пиджак. Мы в ста­рых университетах жили более абстрактными идеями...) И лишь когда мы получили свои дипломы и сменили фольксвагены-жуки и ситроены-2 на кортины и БMB, а сумки через плечо - на портфели и нашли время подстричься, обнаружили, что про­исходит нечто тревожное. Та наивная чепуха, которую мы го­родили, зная, что это просто бессмыслица, зная, что это вздор, была воспринята следующим поколением. И весь этот мусор был не только воспринят новым поколением, но воспринят на­столько серьезно, что они и вообразить себе не могли. Все это происходило на моих глазах, когда я толкался в университет­ских коридорах в своем коричневом плисовом пиджаке и мо­касинах, работая над докторской диссертацией.

Жертвы субкультуры

Наше поколение впитало в себя целый мир всяческого вздо­ра. Целую культуру. Таким образом абсурдность «шестидесят­ников» превратилась теперь в обретаемую мудрость.

Пробираясь ночью по мху, заменявшему газонную траву, в общежитие аспирантов, я обнаружил, что мне приходится переступать через тела. Неподвижные тела. Это были не пья­ные. Это была не демонстрация сторонников общества вседозволенности. Люди просто окаменели, лишившись разума, унесенного в неведомые дали.


Я никогда не забуду, как вместе с профессором Дж. П. Кеньоном впервые столкнулся с наркокультурой тогда, когда, спус­тившись по истертым каменным ступеням, мы прошли с ним через низенькую дверцу на заросшую мхом лужайку. Будучи силь­ным человеком, он обычно поднимал провинившегося, крепко схватив его за воротник правой рукой. А затем опускал ему в карман официальное уведомление, извещавшее о том, что на сле­дующее утро в неправдоподобно ранний для бедняги час тот дол­жен предстать перед профессором и без всяких оговорок выпла­тить штраф ъ виде определенной (обычно довольно крупной) суммы денег. Но поднять на ноги эти тела даже профессору Кеньону было не под силу. Их неподвижные, широко открытые глаза были устремлены в пустоту, а лицо своим выражением напоми­нало рыбу, каким-то образом ускользнувшую с лотка торговца. Тела же хозяевам совершенно не подчинялись. Вскоре после этой первой встречи с наркокультурой профессорудовелось наткнуть­ся на тело, которое было действительно мертвым... Полдюжины других, испытавших «глюки» или «уехавших не туда», пришлось срочно направлять в психиатрические больницы или специаль­ные клиники. Больше всего профессора поразило не то, что такое происходит, но что это происходит здесь, под самым его носом. Он моментально перевелся в другой университет, в Шотландию, где, как ему представлялось, атмосфера будет почище. Когда же спустя совсем немного времени там возникла та же проблема, он стал профессором истории в университете штата Канзас, где за дисциплиной следили вооруженные полицейские, а не ректор колледжа и не деканы.

Перемены в мыслях

Те из психоделического поколения, кто, сумев скрыть упот­ребление наркотиков, избежал исключения, много говорили. Те, кто не принимал наркотики сам, но испытывал тайное ува­жение к принимавшим, говорили еще больше. Было много раз­говоров на семинарах, которые я вел, в студенческих общежитиях, иногда даже - и в этом надо признаться - и в комнатах преподавателей, куда теперь, имея диплом, я был допущен. «Психоделическое поколение» превратилось в приманку, на кото­рую клюнуло немало преподавателей, жаждавших «остаться в струе» в этой резкой смене образа мыслей (а в некоторых слу­чаях и надеявшихся, что они еще не слишком стары, чтобы ку­пить билетик в общество вседозводенности). Иногда эти разго­воры выливались в более или менее связные дискуссии или дебаты. Однажды в ходе таких дебатов, проходивших в точно­сти как в палате общин парламента, высказанные аргументы показались мне столь абсурдными, что, поднявшись, я указал на некоторые из наиболее очевидных нелепостей и выдвинул довод, который назвал «христианской альтернативой».

По окончании дебатов всем захотелось выйти из зала засе­даний одновременно. Протискиваясь в толпе к выходу на ули­цу через узенькую арку, я почувствовал, что ноги мои оторва­лись от земли. Несколько метров меня пронесли под руки. А затем, когда толпа несколько поредела, меня швырнули на булыжник. Парнишка, вскочивший мне на спину, прорычал: «Так, значит, вот какие у тебя мысли?»

В хлынувшей вниз по улице толпе пели песню «Это рассвет Века Водолея...», ставшую популярной благодаря супер-рокопере «Волосы». И тогда мне пришло в голову, что это новое по­коление куда менее терпимо, чем поколение «шестидесятни­ков». Насколько я помню, тогда, отряхивая с себя грязь, я без­успешно пытался утешиться мыслью о том, что просто стал жерт­вой нелепицы.