Перекрашивание Голгофы

Египетский фараон Рамсес II считал, что битва при Кадеше была всего лишь небольшой стычкой, из которой он, разумеется, вышел победителем. Но это привычная пустая фараонская похвальба. Битва при Кадеше была вовсе не стыч­кой, а одним из наиболее значительных сражений в истории, и Рамсес не только не победил, но еле-еле унес оттуда ноги.

На массивных колоннах и стенах величественного двор­ца в Карнаке Рамсес снова и снова описывает свои столкнове­ния с царем хеттов. Постоянно вспоминают страну хеттов и ассирийцы. Но историки не догадывались о правде. Счита­лось, что хетты были каким-то малочисленным племенем, и никто не задавался вопросом, как могло это незначительное племя сражаться с двумя крупнейшими государствами, при­чем на протяжении столь длительного периода. И выясни­лось, что хетты были отнюдь не племенем, а третьей по мас­штабам империей той эпохи и их царство простиралось от Черного моря до Дамаска.

Но что бы там ни говорили, Рамсес полагал, что он впол­не способен справиться с хеттами. По крайней мере, ему надо отдать должное за храбрость.

Одна из египетских надписей, посвященных битве при Кадеше, описывает Рамсеса как «неустрашимого воителя, по­ложившего конец хвастливости хеттов». Он был «сын бога Ра, поправший царство хеттов своей стопою... Он был подобен быку с острыми рогами... могучему льву... шакалу, одним прыжком покрывающему круг земли... прекрасному богопо­добному соколу». Кроме того, существовала поэма, в которой описывалась эта замечательная победа Рамсеса.

В настоящее время известно, что все приведенные утверж­дения есть самая бесстыдная пропаганда. Но ей верили более трех тысячелетий!

Дело в том, что Рамсес позволил двум вражеским лазут­чикам, подосланным в его расположение хеттским царем, вве­сти себя в заблуждение. Эти люди, утверждавшие, что дезер­тировали из хеттского войска, сообщили Рамсесу, будто царь хеттов уже отступил из страха перед фараоном. А так как Рамсес был весьма падок на лесть, он отдал приказ идти впе­ред, его войско попалось в ловушку, а ему самому еле-еле удалось спасти свою жизнь.

Ловкий фокус, не правда ли? Проиграть сражение, но убедить мир в победе. И пользоваться успехом на протяже­нии трех тысячелетий. Я точно не знаю, кто первый додумал­ся до подобной уловки, но не могу избежать следующего сравнения. Битва при Кадеше состоялась примерно в 1300 г. до Р. X., а около 31 г. по Р. X. повелитель павших ангелов — мы называем его сатаной — вознамерился использовать тот же прием. Он проиграл битву бесконечно более важную, чем битва при Кадеше, и о нем тоже можно сказать, что ему едва удалось унести ноги. Но возраст его рассказа о вселяющем ужас успехе приближается в наши дни к двухтысячелетней отметке, и лишь сравнительно немногие догадываются об ис­тине!

Эта история берет начало на Голгофе, известной как «ме­сто черепа», вероятно, из-за сходства скальных образований этой холмистой местности с человеческим черепом.

Распятый на кресте Иисус из Назарета только что умер. И я живо представляю себе сатану, мятежного князя, сидя­щего неподалеку в полном унынии. Он проиграл сражение и отлично понимал это; более того, сатана понимал, что его конец предрешен!

Вы, наверное, ожидали, что он будет ликовать? В конце концов, именно сатана был главным инициатором казни.

Да, он страстно желал, чтобы Иисуса распяли, но я не уверен, что он хотел, чтобы Иисус умер. Дьявол, вероятно, хотел довести Иисуса до предела, хотел заставить Его загля­нуть в лицо смерти, надеясь, что Он сдастся и возвратится на небеса.


Понимаете, целью сатаны было расстроить план спасе­ния человека. От Вифлеема до Голгофы падший ангел неот­ступно сопровождал Иисуса, пытаясь лишить Его чувства мужества, заставить оступиться, согрешить — хотя бы един­ственным словом; сатана всячески пытался принудить Его сдаться.

Вначале он полагал, что Господь, конечно, не станет тре­вожиться о павшем человечестве. Плач одинокой заблудшей планеты не должен был, по мнению сатаны, вызывать глубо­кого сочувствия в душе Всемогущего. Эгоистичному уму мя­тежника казалось непостижимым, что Сын Божий примет беду людей так близко к сердцу, что даже спустится на Землю и умрет вместо человека, чтобы тот мог жить. Эгоизм с трудом понимает любовь. По-видимому, сатана считал, что как толь­ко он проделает свои жалкие делишки, Иисус обязательно отступит и откажется от Своего замысла спасти людей, и уж тогда человечество будет обречено на уничтожение. Ничто не доставляет мятежному ангелу большего удовольствия, чем мас­совое уничтожение.

Сатана знал, что Иисус мог без труда совершить чудо и уйти от Своих врагов. Он знал, что Иисус, если бы захотел, мог легко сойти с креста и позволить десяти тысячам ангелов унести Себя на небо прямо на глазах Своих мучителей.

Но Иисус не отступил. Он не сошел с креста. Он оставал­ся там до конца и позволил грехам мира уничтожить Свою жизнь. Сатана не был глупцом и сразу же понял, что разобла­чен. Перед лицом всего мироздания он предстал как убийца, уничтоживший своего собственного Создателя. Отныне он не мог больше рассчитывать на сочувствие непавших миров, ибо лишился этой возможности навеки.

С той поры сатана возненавидел крест, и его ненависть не поддается описанию. Но там, в тени орудия смерти, пред­решившего его судьбу, сатану осенила та же самая идея, ко­торой когда-то воспользовался Рамсес, чтобы утешить свое самолюбие. Что ж, он проиграл сражение, но ведь можно соз­дать видимость победы. Он состряпает собственную версию событий на Голгофе и перекрасит крест. Он даст ложную ин­терпретацию распятия, исказит ее смысл и будет способство­вать всеобщему заблуждению посредством массированной


пропаганды. Он превратит ненавистный ему крест в оружие против Господа!

Изначально бунт сатаны был направлен против власти Господа, против Его правления и Его Закона. При первой же встрече с нашими прародителями в Едеме сатана нагло под­верг сомнению данный Господом запрет. И в последние дни, согласно книге Откровение, именно власть Господа станет пред­метом разногласий. Еще останутся люди, признающие власть Господа и исполняющие Его заповеди, вот именно на них и обрушится гнев мятежного ангела (см. Откр. 12:17).

Взбунтовавшись, Люцифер развернул агитацию за отме­ну Божественного закона. Но разве мог Господь отменить За­кон, являющийся точным отражением Его собственного ха­рактера, Закон, на котором зиждется Его правление? Как мог Господь изменить столь важный, совершенный, неизменный и священный Закон, нарушение которого даже ради спасения собственного Сына было недопустимо?

Согласитесь, разве не странно звучат рассуждения о том, что крест аннулировал Закон или, во всяком случае, ослабил его? Можете ли вы поверить, что Господь позволил Своему Сыну умереть, поскольку Закон не подлежал изменению, а затем пе­редумал и изменил его, как только Его Сын умер? Едва ли!

Спросите у апостола Павла, и он ответит вам, что Закон Божий «свят, и заповедь свята и праведна и добра» (Рим. 7:12). Спросите Давида, и он ответит, что «закон Господа со­вершен, укрепляет душу» (Пс. 18:8). Другой псалом поведает вам, что все заповеди Господа «тверды на веки и веки» (Пс. 110:8). И Сам Господь говорит: «Не нарушу завета Моего, и не переменю того, что вышло из уст Моих» (Пс. 88:85). О Себе Он говорит так: «Я — Господь, Я не изменяюсь» (Мал. 3:6).

Невозможно отделить единство Божественного закона от единства Самого Господа. Они или выстоят, или погибнут вместе!

Сатана прекрасно знал, что Божественный закон нель­зя — да и невозможно — не учитывать. Смерть Иисуса, сви­детелем которой он только что был, явилась сильнейшим до­казательством неизменной природы Божественного закона, ибо если с Законом можно было бы не считаться, Иисусу не при­шлось бы умирать!


Понимая все это, а также многое другое, сей некогда блистательный ангел задумал на Голгофе свой дерзкий и не­достойный план. Он скажет миру, что крест, который он не­навидел, крест, который предрешил его судьбу, крест, кото­рый укрепил Закон ценой Крови Создателя, на самом деле дал ему все, чего он хотел. Он заявит всему миру, что целью Голгофы было устранение Божественного закона, что Господь решил, наконец, освободить людей от всяких ограничений и дать им свободу поступать, как им будет угодно!

Сатана понимал, что ненавистный для него крест будет почитаться всеми христианами, что рассказ о том, как Бог принял смерть вместо человека, будет передаваться из поко­ления в поколение, и люди вечно будут проповедовать, мо­литься и петь об этом событии. Но мятежного князя это не беспокоило. Он с радостью присоединится к восхвалению Голгофской Жертвы, правда, при условии, что она будет ложно истолкована, ее смысл будет искажен и ее можно будет ис­пользовать для дальнейшего разжигания бунта.

Сатана представит Синай с его дымом и раскатами грома как дело рук жестокого Бога-тирана, а Голгофу — как дело рук любящего Спасителя. Он противопоставит эти события, чтобы Синай был понят людьми как некая ошибка, которую пришлось потом исправлять на Голгофе. Сатана провозгла­сит, что Синай — это жестокий закон, а Голгофа — милосер­дие. И насладится, увидев, что люди превратили милосердие в оправдание греха. Он будет постоянно напоминать людям указание апостола Павла о том, что христиане живут «не под законом, но под благодатью», надеясь, что они не станут чи­тать непосредственно следующих за этим слов Павла: «Что же? станем ли грешить, потому что мы не под законом, а под благодатью? Никак» (Рим. 6:14, 15).

Да, сатана нахально похитит Божественную благодать, помогающую нам соблюдать Закон, и сбудет ее под видом ли­цензии на грех!

Ничто не остановит мятежного князя. Он навяжет миру представление о том, что Господь будто бы фактически упразд­нил Свои установления, аннулировал нравственные нормы и предоставил людям право следовать их собственным наклон­ностям.


Но именно это представление — представление о том, что мы подчиняемся только своим наклонностям и чувствам — было с готовностью воспринято людьми и передавалось из по­коления в поколение, сделав наши улицы небезопасными и превратив наши дома в укрепленные крепости. В своем стрем­лении к вседозволенности мы отринули единственный способ борьбы с эпидемией преступности, обрушившейся на нас!

Повиновение в наши дни непопулярно, поскольку для общества вседозволенности это недостаточно утонченная идея. Мы предпочитаем бесконечно болтать о любви. Мы не избе­жали заражения облегченной религией, не предъявляющей к нам никаких требований. И самое поразительное — крест Гол­гофы, которым силы сатаны весьма искусно манипулирова­ли, способствовал созданию этого положения.

Не трагедия ли, что кресту, который стоил Крови Иисуса и являющему собой высший образец послушания воле Отца, предстояло ложное истолкование? Не ужасает ли вас то, что Жертву, навеки утвердившую власть и неизменный характер Божественного закона, представили как силу, разрушившую Закон? Неужели миллионы людей ослепли? Но в этом-то и будет состоять последний великий обман. Как раз он и станет итогом последнего великого столкновения, в котором произой­дет отделение верных от неверных.

Да, сатана будет сражаться с крестом, притворяясь, что любит его. Он с радостью присоединится к прославлению все­го, что произошло в тот черный день на холме Голгофы. Но каждый миг он будет целить в самое уязвимое место, исполь­зуя крест, предрешивший его судьбу, как не вызывающее по­дозрений оружие в своей безумной и отчаянной попытке сверг­нуть Господа!

В старой доброй Англии часто рассказывают о мальчике по имени Брон, который впервые пришел в церковь со своей гувернанткой. На кафедру поднялся священник и сообщил ужасную новость: он рассказал о том, как невинный Человек был прибит гвоздями ко кресту и оставлен там умирать. Ка­кой ужас, подумал мальчик. Как это несправедливо! Навер­ное, люди обязательно что-нибудь предпримут для Его спасе­ния. Но он посмотрел вокруг и не увидел ни одного встрево­женного лица. Должно быть, они ждут окончания службы, подумал мальчик, а потом обязательно что-нибудь сделают, чтобы исправить эту страшную ошибку.

Брон вышел из церкви, дрожа от обуревавших его чувств и нетерпеливого ожидания спасательных действий. Но гувер­нантка сказала: «Брон, не принимай это близко к сердцу. А то подумают, что ты ненормальный!»

Ненормально — расстроиться и потерять покой из-за не­справедливости? Ненормально — прийти в смятение от этого трагического рассказа? Ненормально — встревожиться и от­чаянно стремиться хоть чем-нибудь помочь?

Позор нашей несерьезной и показной вере, которую мы оставляем за порогом церкви и о которой забываем до сле­дующего собрания! С тем, что произошло на Голгофе, надо что-то делать. Иисус сказал: «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди» (Ин. 14:15).

Любовь — это не столько слова. Любовь — это прежде всего поступки!

А теперь, продолжая исследовать различия между исти­ной и пропагандой, обратимся к свидетельствам нашего про­исхождения. Следующие несколько глав будут посвящены не­обходимым разъяснениям, которые приблизят нас к полному пониманию смысла последних страниц этой книги.