Когда «никому нельзя будет ни покупать, ни продавать»

Столетиями свирепствовали в Старом Свете безжалост­ные законы деспотизма. Мы называем это время темным сред­невековьем. Некий колосс, в котором причудливо сочеталась светская и религиозная власть, сковал своими цепями умы и души людей.

Опыт этих столетий научил нас, что если религия ищет поддержки у государства для утверждения своих догм, то права человека будут уничтожены дотла. Свидетельства об этом нынче может прочитать каждый.

Но угнетенные не желали навсегда остаться таковыми. Преследования охватили всю Европу, вплоть до Британских островов. В конце концов небольшая группа героев, людей разного возраста и пола, бежала в Голландию в поисках угол­ка, где можно было бы поклоняться Господу. И вот однаж­ды они вместе со своим пастором опустились на колени, по­молились и вышли из небольшого голландского порта в пла­вание — сначала в Саутгемптон, затем в Плимут и, наконец, бросили вызов Атлантике. Храбрецов было чуть больше ста человек — мы называем их пилигримами, а их корабль но­сил нежное имя «Мейфлауэр», что означает «Майский цве­ток».

Более трех столетий миновало с тех пор, как первые пи­лигримы пересекли Атлантику на тесном, расшатанном штор­мами паруснике, чтобы начертать на небесах видимое всему миру слово «свобода».

Но была ли когда-нибудь человеческая свобода в боль­шей опасности, чем в наше время? Свобода, несмотря на ее достойное восхищения прошлое, может быть легко брошена на алтарь современного легкомыслия. Ибо даже если вы с удобством расположились в вашем надежно защищенном доме, враги свободы изобретают кандалы для разума!

Могу я говорить откровенно? Господь, Который дал вам жизнь, дал вам и свободу. Ваша душа свободна. Никакой пра­витель не может даровать вам религиозную свободу. Она у вас есть. Привилегия выбора — это дар вашего Создателя. Пра­вителям остается только признать это.

На самом деле, право мыслить, мыслить самостоятель­но — это такая функция человеческого существа, которую, как и право дышать, невозможно разрешить или запретить. Однако наиболее жестокие проявления тирании в истории — насилие, лишение свободы и пытки — возникли из-за жела­ния большинства навязать свои взгляды другим.

К сожалению, многие из тех, кто искал на скалистых берегах Новой Англии политическую и религиозную свободу, не распространяли это право на других — во всяком случае, не в первое время. Те первые годы отмечены такой же нетер­пимостью, от которой сами пилигримы спасались бегством.

Именно Джеймс Медисон услышал в юности бесстраш­ную проповедь баптистского священника из окна тюремной камеры в старой Вирджинии. С того дня у него зародилось страстное желание обеспечить свободу совести своему народу, если у него когда-нибудь появится такая возможность. Он неутомимо трудился вместе со своими единомышленниками, пока наконец первая поправка не заняла свое место в феде­ральной Конституции. Она звучит просто и величественно:

«Конгресс не намерен создавать закон, касающийся вве­дения религии или запрещения ее свободного исповедания;

или ограничения свободы слова и печати; или права граждан на мирные объединения и обращения к правительству ради восстановления справедливости».

Свобода вероисповедания, свобода слова, свобода печа­ти, свобода собраний, свобода петиций — все это было гаран­тировано.


В вопросах религии отцы-основатели Церкви руководство­вались тем принципом, что совесть никогда не принадлежит кесарю. Совесть принадлежит Богу. Никто не выразил этого лучше, чем Сам Иисус: «Итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22:21).

Так сказал Иисус. Но не всегда так поступали люди. Слишком многие кесари пытались принуждать совесть, слиш­ком многие влиятельные общественные силы пытались по­давлять всякое инакомыслие. И слишком многие самозваные стражи истинных убеждений считали, что они вправе пре­пятствовать проявлениям свободной мысли.

Конечно, и в наше время свободное выражение мыс­лей можно подавить силой. Если перед человеком поста­вить взвод вооруженных солдат, это положит конец всяко­му мышлению!

Но Америка была построена на других основах. Свобод­ные люди действительно меняли свои взгляды. Но свободное сознание меняется не силой, а весомостью представленных доказательств. Запреты, цепи и огонь могут изменить внеш­нее поведение человека, если он слаб. Но они не смогут изме­нить его убеждений.

У нас обязательно должны быть убеждения. И каждый должен быть готов честно и непредвзято отстаивать их сло­вом и делом. Никогда не поддавайтесь нелепой теории о том, что одна позиция ничем не хуже другой. Имейте свои убеж­дения. Живите ради них. Умрите за них, если это будет необ­ходимо. Но никогда не забывайте, что убеждения вашего со­седа так же священны, как и ваши.

Я, например, твердо убежден, что земля круглая, что демократия — это высшая форма правления, что семья — это священный союз, учрежденный Господом, что истинная ре­лигия необходима и что Христос — Спаситель человечества. Но у меня нет ни малейшего желания подвергать пыткам, заключать в тюрьму или обвинять человека, взгляды которо­го отличаются от моих.

Право на различие во мнениях, независимо от их спра­ведливости или ошибочности, — это священное наследство, которое надо защищать любой ценой. К несчастью, наиболее просвещенные защитники политической свободы иногда


пер­выми проявляют фанатизм и стремление ограничить религи­озную свободу.

Эта нетерпимость явилась причиной того, что страницы истории окрашены кроваво-красным цветом. Я настоятельно прошу вас никогда не содействовать принуждению совести в вопросах веры и морали. Почему? Позвольте привести при­мер.

Допустим, что ревностные, действующие из самых луч­ших побуждений христиане проводили бы в свободной стране агитацию до тех пор, пока не получили бы закон, требующий обязательного крещения. Крещение, безусловно, необходимо. Сам Господь в Писании говорит об этом: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет» (Мк. 16:16).

Допустим, я пытаюсь убедить соседа в том, что он дол­жен креститься. Он отвечает: «Не хочу». Я убеждаю: «Но вы должны, таков закон». «Нет, не могу, я даже в Иисуса не верю», — отвечает сосед. «Не важно, — твержу я свое, — закон гласит, что вас надо крестить».

Вы сразу видите, как все это глупо. Вы понимаете, что вещи, сами по себе правильные, превращаются в нелепость, если их навязывать насильно.

Другой пример. Допустим, я кричу соседу через забор: «В следующий раз, если услышу, что вы богохульствуете, я предам вас в руки закона!» Законы, запрещающие богохуль­ство, существуют, как вы знаете, даже сегодня. Но в прежние времена наказания были суровыми. В моем собственном шта­те Мэриленд в 1723 году был закон, по которому человеку, уличенному в богохульстве, проклинающему Бога или отри­цающему Христа, следовало «за первый проступок проткнуть язык и оштрафовать на двадцать фунтов стерлингов». А за третий случай богохульства наказание состояло в «смерти без права помилования» (Американские государственные доку­менты, с. 49).

В те времена наказывали не только за богохульство. До включения в Конституцию принципа свободы совести суще­ствовали многочисленные законы, требующие строгого соблю­дения воскресенья, первого дня недели. В Вирджинии, на­пример, в 1610 году закон обязывал всех принимать участие в Божественной литургии в воскресенье утром. Человек,


который предпочитал остаться дома, на всю следующую неделю лишался жалованья. За второй такой проступок его секли розгами, а в третий раз он должен был «принять смерть» (там же, с. 19, 20).

Так что наш пример с обязательным крещением, как ви­дите, совсем не забавен. Такие вещи действительно происхо­дили. И они могут повториться!

Интересно, знаете ли вы, что в наши дни «воскресные» законы можно обнаружить в кодексах почти всех штатов. Ко­нечно, некоторые из них устарели и не применяются, но по­разительное их количество принято в последние месяцы и годы — вопреки Конституции! Не далее как в 1963 году за­конодательным властям сорока одного штата было представ­лено двести сорок «воскресных» поправок. Однако в этих за­конах затронуты гораздо более важные вопросы, чем лежа­щие на поверхности. Законодательство, касающееся дня от­дыха, может выглядеть вполне безобидным, гуманным и дос­тойным одобрения. Но вы чувствуете опасность? Вы понимае­те, что может произойти — даже в Америке, даже в свобод­ной стране, даже в вашем родном городе?

Многие люди искренне чтут и выполняют четвертую за­поведь нашего Господа о седьмом дне. Многие хранят в серд­це глубокое убеждение, что верность распятому Христу тре­бует такого безоговорочного повиновения. Но седьмой день — это, конечно, суббота. Разве какой-нибудь народ или государ­ство имеют право навязывать соблюдение воскресенья людям, у которых иные убеждения? Не попадут ли, благодаря тако­му законодательству, многие глубоко верующие христиане в ситуацию, когда им придется повторить вслед за апостолом Петром: «Должно повиноваться больше Богу, нежели челове­кам» (Деян. 5:29).

Представляете, какое насилие может совершиться? Глав­ная проблема — это не крещение, не воздержание от бого­хульства, не выбор дня богослужения, хотя, конечно, все это важно. Главная проблема — свобода нашего сознания. Имен­но это поставлено на карту!

Наше поколение устало от фанатизма. Мы прочитали его страшную историю на страницах, алых от крови мучеников. Наше отечество было основано теми, кто бежал от


фанатиз­ма. Но теперь заблуждения прошлых столетий осознаны и отвергнуты. Мы хотим навсегда покончить с ними.

Мы на это достаточно насмотрелись даже на протяжении собственной жизни. Ненависть и фанатизм подняли свои урод­ливые головы на национальных выборах. Американцы впер­вые избрали президента-католика не только потому, что он был блестящим государственным деятелем и тонким полити­ком, но потому, что хотели доказать всему миру, что Амери­ка покончила с фанатизмом. А потом увидели, как нашего любимого президента сразила пуля ненависти. Мы не хотим, чтобы это повторилось. Мы твердо решили очистить наше на­циональное сознание от ненависти и фанатизма — как расо­вого, так и религиозного.

Но удалось ли нам это? Рискуя быть неверно истолко­ванным, я должен сказать, что мы являемся свидетелями едва ли не самого худшего фанатизма в мировой истории. Я осно­вываюсь в этом убеждении на ясных и недвусмысленных сло­вах живого Бога. Ибо жутко описан в Откровении этот тупик и определены пункты этого противостояния из противостоя­ний. Слушайте!

«И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начерта­ние, или имя зверя, или число имени его» (Откр. 13:16, 17).

Мы явно не покончили с фанатизмом. В эти последние дни — а я искренне верю, что это совершится при нашей жизни, — должно быть положено начертание, и какое-то ре­лигиозное требование должно будет стать обязательным — под угрозой бойкота и даже смерти. Ибо стих 15 гласит: «И дано ему было вложить дух в образ зверя... чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя».

Это не просто бойкот. Не национальная забастовка. Мы читаем не об уличных беспорядках. Все это детские игрушки по сравнению с тем, что нас ожидает. По-видимому, это на­чертание и это религиозное требование представляют собой нечто наиболее отвратительное Господу, нечто прямо оскорб­ляющее Его и Его правление. Ибо заметьте, что Он говорит об этом в Откр. 14:9, 10:


«И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангела­ми и пред Агнцем».

Перед нами проблема, касающаяся каждого человека. Ибо Слово Божье гласит: «Кто... принимает начертание». Прини­мает — даже под угрозой бойкота! Принимает — какими бы ни были его вера, мировоззрение или жизнь! Если какой-то человек принимает это начертание, для него припасено не­разбавленное вино гнева Божьего!

Очевидно, Господу это далеко не безразлично. Должно быть, это начертание несет в себе некую настойчивость, рав­ную или даже превосходящую все доступное нашему обсуж­дению. Ибо чем бы ни было это начертание, вы, я думаю, согласитесь, что мы должны выяснить, что это такое, чтобы нам избежать его.

Откровение 13 — самая необычная глава в этой книге о последних событиях. Читая ее, поражаешься сходству, осо­бенно в стихе 5, между силой, описанной здесь, и той силой, о которой говорил Даниил (Дан. 7:25} и которая будет экспе­риментировать с Законом Божьим.

Не этим ли вызван гнев, побудивший Господа высказать самое мрачное предостережение в Библии? Не затрагивает ли это Его Закон? И (смеем ли предположить?) не подразумева­ется ли здесь день отдыха?

Счетчик Гейгера начинает громко трещать, когда мы за­думываемся о поспешности, с которой вводятся в действие воскресные законы. Не истоки ли это того, о чем говорили священные предсказания? Не замешано ли здесь воскресенье? Как воскресенье может быть начертанием?

Вернемся к Тридентскому собору. Вспомним слова д-ра Хольцмана:

«Наконец на последнем заседании 18 января 1562 года все сомнения были отброшены: архиепископ Реджио произ­нес речь, в которой открыто заявил, что традиция стоит выше Писания. Следовательно, авторитет Церкви не зависит от авторитета Писания, ибо Церковь заменила... субботу


вос­кресеньем не по заповедям Христа, а своей собственной санк­цией» (Канон и традиция, с. 263).

Что решило исход борьбы, когда все пребывало в неустой­чивом равновесии? А именно то, что Церковь изъяла из Зако­на Божьего одно из его предписаний. Тот факт, что день бого­служения был перенесен не по заповеди Христа, а санкцией Церкви — именно это деяние Церковь приводит как самое веское доказательство своего авторитета в религиозных вопросах!

Это деяние, друзья мои, и по сей день выставляют напо­каз перед всем миром в качестве знака церковной власти. По­слушайте этот отрывок из «Катехизиса» Стивена Кинана:

«Вопрос. Имеются ли у вас доказательства того, что Цер­ковь имеет право устанавливать праздники по своему усмот­рению?

Ответ. Если бы у нее не было такого права, она не смогла бы сделать того, в чем современные религиозные люди со­гласны с нею; она не смогла бы заменить празднованием вос­кресенья, первого дня недели, празднование субботы, седьмо­го дня, то есть совершить замену, для которой нет основания в Писании» (с. 174).

А вот отрывок из «Краткого изложения христианского учения» Анри Тюбервиля, д-ра богословия из Франции:

«Вопрос. Чем вы докажете, что Церковь имеет право уста­навливать праздники и святые дни?

Ответ. Самим актом замены субботы воскресеньем, что было признано протестантами; поэтому они наивно противо­речат себе, строго соблюдая воскресенье, но нарушая при этом большинство остальных праздников, установленных Церко­вью» (с. 58).

Освобождение от одной из заповедей Десятисловия и за­мена ее днем, который Господь никогда не устанавливал, пре­подносится как доказательство власти, обязывающей людей подчиняться. Как ни ужасающе это разоблачение, но утвер­ждение первого дня недели в качестве дня богослужения во­преки ясному слову Господа о том, что седьмой день является Его субботой, — это, по многочисленным свидетельствам и откровенным признаниям, и станет тем начертанием, кото­рое скоро будет положено!


Вы начинаете понимать, что будет истинным предметом спора в этом последнем конфликте? Такие вещи не делаются тихо и незаметно. Суть спора занимает центральное место в библейском пророчестве о конце времен. И тем не менее неко­торые беспечно спрашивают: «Разве это имеет значение?» Гос­подь поможет нам увидеть, что значение этого неизмеримо велико.

Господь привлекает внимание людей к данному вопросу в канун того времени, когда он встанет со всей непреложно­стью. Правда, Церковь может внешне измениться. Ее нынеш­ние, достойные одобрения высказывания основаны на Писа­нии, а не на традиции. Но ее стремительные реформы имеют отношение только к внешним проявлениям религиозности и не затрагивают основ учения. Они не сглаживают серьезного нарушения Закона Божьего, за которое Церковь в течение столетий несет ответственность.

Не отказывается современная Церковь и от поисков со­трудничества с государством. А если Церковь объединяется с государством для регулирования духовных вопросов, это все­гда кончается преследованиями.

Да, именно этому, уставшему от фанатизма поколению Господь предлагает суровое испытание. И мы выстоим только в том случае, если усвоим основные принципы. Ибо, подобно тому, как пилигримы, сами того не сознавая, превратились в преследователей, современные люди, ненавидящие фанатизм, сами вносят свой вклад в тот поток нетерпимости, который приведет в ужас людей и ангелов!

Помните супермаркеты? Поскольку первая поправка в нашей Конституции запрещает принимать любой закон, ка­сающийся религии, некоторые торговые дома настаивали на том, что законы штатов, предписывающие не работать по вос­кресеньям, являются, таким образом, неконституционными. Дело рассматривалось Верховным судом. Я присутствовал на этом историческом заседании и слышал, как сей высокий суд — хотя трое судей и выразили свое несогласие — поста­новил, к удивлению многих, что законы, предписывающие не работать по воскресеньям, больше не являются религиоз­ными, а постепенно превратились в обычные социальные уста­новления, обеспечивающие благоденствие и здоровье нации.


Таким образом, при поддержке Верховного суда проходят новые законы, предписывающие считать воскресенье нерабо­чим днем. К тому же старые законы, многим из которых более ста лет, выкапываются из архивов и неуклюже насаждаются.

Странное разграничение между тем, что можно и чего нельзя продавать в воскресенье, невольно вызывает улыбку. Бегло просмотрев различные законы, мы обнаружим неправ­доподобную мешанину запретов и исключений. Вы можете купить молоток, но не гвозди, птичку, но не клетку для нее. Вы можете купить себе пива, но не молока своему ребенку. Вы можете приобрести антиквариат, но не имеете права ку­пить новую мебель. Спрашивается, какое отношение эта бес­смыслица имеет к здоровью и благоденствию?

Нет, друзья мои. Дело не только в супермаркетах. Здесь нечто большее, чем продолжительность рабочей недели, уста­новленная с учетом интересов трудящихся. Поверьте, это серь­езно затрагивает проблему религиозной свободы в целом. То, что мы наблюдаем, — это трудноразличимое, но преднаме­ренное посягательство на права свободного человека. Однако оно незаметно протаскивается под дымовой завесой напуск­ной невинности и ослепляет тысячи людей, которые отдали бы жизни за религиозную свободу — если бы. знали, что по­ставлено на карту.

Позвольте привести пример. Допустим, на вашей улице расположено небольшое предприятие, возглавляемое адвен­тистом седьмого дня. Один из его наемных работников — мо­лодой, заслуживающий доверия мусульманин. Закон предпи­сывает, чтобы предприятие не работало по воскресеньям. Ад­вентист седьмого дня, искренне веря в то, что суббота являет­ся днем отдыха по Божественному установлению, должен за­крывать свое предприятие и по субботам. А работнику-му­сульманину, у которого днем отдыха является пятница, при­ходится терять три рабочих дня еженедельно или насиловать свою совесть. Одно из двух!

А теперь представим, что политическая власть в нашей стране перешла в руки друзей нашего мусульманина, кото­рые бы провели закон, предписывающий считать пятницу не­рабочим днем. Признаем ли мы его без всяких возражений как обычное социальное установление? Подумайте.


Однако тысячи преданных и верных христиан, не осозна­ющих, чем это чревато, ведут борьбу с воскресным хождени­ем по магазинам с помощью наклеек на бамперах своих авто­мобилей. Они и не подозревают, что, несмотря на свою нена­висть к фанатизму, они невольно оказались втянуты в водо­ворот самого ярого фанатизма. Они и не подозревают, что очень скоро наступит время, когда невозможно будет ни продать, ни купить, не имея начертания. Они и не подозревают, что от борьбы до гонений всего один шаг.

На карту поставлено сознание. А сознание не находится в сфере владения государства. В человеке есть нечто более важное, чем кости, нервы и клетки; нечто большее, чем мыш­цы, уставшие после сорокачасовой рабочей недели. Созна­ние — это нечто принадлежащее Создателю, нечто такое, во что и Господь, и отцы-основатели нашей Церкви запретили вмешиваться государству.

Человек рожден свободным — свободным мыслить, де­лать выбор, действовать в соответствии со своими убеждения­ми независимо от того, верны они или нет. Он свободен от­дать жизнь за правое дело — или даже за неправое.

Сознание — это тайное святилище, куда Сам Господь ни­когда не входит без приглашения. Именно в этом священном тайном пространстве человек принимает решения. Господь вну­шает, Господь руководит, Господь обо всем написал, но Гос­подь не принуждает. Он не войдет и никогда не позволит кому-нибудь еще войти туда, если человек сам этого не захочет.

Сатана предпочитает вторгаться силой. Наши близкие тоже хотели бы войти — те близкие, которые ничего этого не понимают. Иногда хотели бы войти церковные власти, ино­гда — государственные. Но Господь Сам охраняет вход. Его пылающий меч пресекает попытки принуждения со стороны друзей или врагов. Душа свободна. Христос сделал ее свобод­ной на Голгофе!

Да, исповедать Христа — это чего-то стоит. Открывшая­ся правда часто вызывает изумление. Она может потрясти до глубины души, ибо мы внезапно начинаем понимать, как высока ее цена.

Один пастор рассказал прихожанам о дне, который Гос­подь велел помнить. Во время пения последнего гимна он не­


заметно вышел через боковую дверь. Он хотел быстро пройти к главному входу, чтобы приветствовать покидающих цер­ковь людей.

В спешке пастор едва не столкнулся с каким-то высоким человеком, задумчиво остановившимся в тени. Его глаза были влажны. Пастор положил руку ему на плечо и спросил, не может ли он чем-нибудь помочь. Человек медленно повернул­ся и, посмотрев пастору прямо в глаза, сказал: «Всю свою жизнь я молился за истину. Но я никогда не догадывался спросить у Господа, чего это будет стоить!»

За истину придется дорого заплатить. Но она стоит это­го — даже если означает ваше отличие от других.

Генри Торо, непреклонный индивидуалист XIX в., жив­ший в Новой Англии, однажды заявил: «Если человек не идет в ногу со своими товарищами, возможно, это происходит по­тому, что он слышит какого-то другого барабанщика. Пусть шагает под музыку, которую он слышит, даже если она доно­сится издалека и имеет совсем другой ритм».

Дезмонд Досс был человеком, который слышал другого Барабанщика. Этот небольшой, почти хрупкий человек, в ко­тором трудно было предположить большую отвагу, служил во время второй мировой войны санитаром. И был удостоен ор­дена Почета. Вот как это произошло. Было субботнее утро на Окинаве. Дезмонд Досс в тот день не дежурил, поскольку была суббота. Но его часть собиралась предпринять еще одну по­пытку захватить высоту 167, а найти другого санитара было невозможно. Пойдет ли он с ними?

Досс ответил, что безусловно готов спасать жизни даже в субботу, и быстро собрал свое снаряжение. А затем попро­сил товарищей подождать. «Нельзя идти в атаку, не помо­лившись», — сказал он.

И подразделение армии Соединенных Штатов ждало, пока Дезмонд Досс молился вслух. Но все ждали охотно. Они дове­ряли этому человеку и его молитвам. Так или иначе, но они чувствовали себя спокойнее.

Они поднялись на крутой холм, но вскоре были отбро­шены врагом. А когда сделали перекличку, Дезмонд Досс не отозвался. Но внезапно всеобщее внимание привлек какой-то человек, махавший им с вершины холма. Это был санитар Досс, и он звал на помощь.

Ему приказали немедленно спуститься. Но приказы для него ничего не значили, когда на карту были поставлены че­ловеческие жизни. Увидев, что он занят делом, остальные побежали, чтобы ему помочь; они бросали через холм ручные гранаты, чтобы прикрыть его, и Дезмонд продолжал свою ра­боту. Он был ранен в руку, но под огнем противника перенес в безопасное место семьдесят пять раненых!

Семьдесят пять человек остались в живых благодаря од­ному человеку, который слышал другого Барабанщика и ко­торый имел смелость быть отличным от других!