Глава 3

ШАГИ В ПЕЧИ

Еще одна история, связанная с истуканом. Но на этот раз речь идет не о сне, посланном Навуходоносору, а о мечте, кото­рую он лелеял. Из сновидения об истукане царь понял, что его удел ограничивается лишь головой, так как только она была из золота. И Навуходоносор решил повлиять на ход истории путем магических действий. Он приказал изготовить истукан, который видел во сне (для его обозначения употреблено то же самое сло­во «целем» — 3:1; ср. 2:31). Истукан должен был быть таким же огромным, но сделанным полностью из золота. Царь не хотел согласиться с пророчеством, он желал видеть свое царство про­стирающимся до ног, то есть до самого конца мировой истории.

Однако и этого ему было недостаточно. Используя прием многократного эха, автор Книги показывает нам, что Навуходо­носор хотел видеть своими не только все царства истукана, но он хотел обладать и царством, подобным тому, которое воз­двигнет Бог и которое представлено во второй главе камнем. Навуходоносор желал вечного царства⁶⁰. Весьма знаменателен тот факт, что в арамейском тексте слово «хеким» («воздвиг­нет» — 2:44), которое использовано для описания установле­ния Царства Божьего, становится в третьей главе ключевым словом, звучащим подобно припеву: оно встречается восемь раз (3:1, 2, 3, 5, 7, 12, 14, 18 — «поставил», «воздвиг») и ис­пользуется для сообщения об установлении истукана. Царство Навуходоносора желает заменить собой Царство Бога.

1. Притязания Вавилона

Эти действия вавилонского царя напоминают попытку узур­пации власти жителями древней земли Сеннаар. Эти два собы­тия сближает тот факт, что в начале описания каждого из них мы встречаем одно и то же слово «биках» (Быт. 11:1 — «равни­на», Дан. 3:1 — «поле»). В обоих случаях события разворачива­ются на равнине. И башня, и истукан воздвигаются на равнине, которая простирается в этом районе на сотни километров⁶¹. В обоих случаях необходимо было значительное пространство, где могло бы разместиться большое количество людей, собрав­шихся для совместного поклонения.

Весьма вероятно, что оба события происходили даже на одном и том же месте. Во всяком случае, они происходили в одном географическом районе — в Вавилоне. Если считать, что расплывчатое выражение «земля Сеннаар» (Быт. 11:2) в широ­ком смысле соответствует «области Вавилонской», то можно заключить, что оно применимо и к полю Деир, также находя­щемся в «области Вавилонской» (Дан. 3:1). Это одна и та же местность. Проведенные в этом районе археологические рас­копки подтвердили рассказ Даниила, поскольку в ходе их было обнаружено место, в арабском названии которого еще можно различить древнее название, — Толул Дура (Холм Дура). Это место находится в пяти километрах к югу от древнего Вавилона возле реки Дура, впадающей в Евфрат®². Во время раскопок был даже обнаружен цоколь высотой в 6 метров, площадь по­верхности которого была 14 квадратных метров. Он вполне мог служить пьедесталом истукана.

Церемония, на которую Навуходоносор созывает всех своих чиновников, по существу представляет собой, подобно собы­тиям, произошедшим здесь в древности, религиозный обряд — освящение («ханука», 3:2). Это слово употребляется в Библии по отношению к жертвеннику и к храму (Чис. 7:10, 84, 88; 2 Пар. 7:9; Пс. 29:1 и др.). Намерения Навуходоносора совершенно ясны: поклонение Богу заменить поклонением собственной личности. Не удивительно, что собравшихся ожидает участие в обряде поклонения. Тот же самый глагол («сгд») использован

для описания того, как Навуходоносор выражал свое поклоне­ние Богу (2:46 — «пал на лице свое и поклонился»), и для опи­сания поклонения истукану (3:5 —«падите и поклонитесь»). На­вуходоносор занял место Бога. Эта узурпация Божьей власти осуществляется с таким же духом гордости, с каким трудились строители вавилонской башни, стремясь присвоить власть и славу, принадлежащие Богу.

Сходство между этими двумя попытками бросается в гла­за. Строители башни — люди со «всей земли» (Быт. 11:1) — собрались на равнине, чтобы объединиться в одном священ­ном деле. Навуходоносор собирает — и тоже на равнине — не только своих чиновников, но и представителей всех «народов, племен и языков» (Дан. 3:4), чтобы и их объединить в одном священном деле. И Навуходоносор, и строители вавилонской башни стремились объединить всех людей в исповедании од­ной религии, имеющей человеческое происхождение.

Также и металл, из которого отлили истукана, подчеркива­ет идею, желаемого единства: статуя сделана полностью из зо­лота. Если в сновидении истукан состоял из нескольких метал­лов, символизировавших различные царства, то Навуходоно­сор отливает статую из одного металла — золота, которое сим­волизирует его самого. Он не только отвергает идею преем­ственности царств в желании быть единственным правителем до самого конца, но он отвергает и идею различия, устанавли­вая единообразие.

Высота истукана — 60 локтей. Число 60 в данном случае обусловлено культурным контекстом. Шумеро-аккадская сис­тема счета была шестидесятеричной в отличие от египетской, которой мы пользуемся и сегодня. Интересно заметить, что эта шестидесятеричная система дожила до наших дней в еди­ницах времени (шестьдесят минут, шестьдесят секунд), в де­лении круга на градусы, в понятии дюжины и т. д. Использова­ние пророком Иезекиилем (40:5) мерной трости длиной в шесть локтей (три метра) отражает степень вавилонского влияния. Указание, что высота составляет 60 локтей (30 метров), сразу же говорит в пользу исторической достоверности данного

факта. Кроме того, пропорции (60 локтей на 6 локтей или 30 м на 3 м) говорят о том, что это скорее была не статуя, а обелиск, наподобие тех многочисленных памятников древ­ности, которые Плиний Старший сравнивал с башнями⁶³. Во всяком случае, необычная высота сооружения была показа­телем непомерной гордости и должна была производить силь­ное впечатление на зрителя. Выбор числа шестьдесят сви­детельствует еще и о другом: в вавилонской числовой сим­волике число шестьдесят передавало идею единства. При­нимая решение сделать истукан высотой в 60 локтей, Наву­ходоносор хотел выразить свое стремление к единству: еди­ное государство, единая религия. Это стремление царя по­лучило объяснение, когда недавно была прочитана клинопис­ная табличка, датированная одиннадцатым годом правления Навуходоносора (595-594 гг. до Р. Хр.)⁶⁴. В ней говорится о восстании, которое разразилось в то время и создало угрозу единству государства.

На фоне этого кризиса царь принимает решение сделать статую, которая символизировала бы единство⁶⁵, с помощью которой он мог бы удостовериться в преданности своих под­данных. Известно, какую нетерпимость и какие преследова­ния порождает подобная политика. Начиная с Людовика XIV и кончая аятоллами, а особенно на примере Гитлера и Сталина, мы не раз видели, что когда идеалом становится достижение единства, то всякое отличие становится подозрительным, счи­тается опасным и даже подлежащим уничтожению. Насилие является естественным следствием нетерпимости. Вот поче­му призыв к поклонению сопровождается угрозой: «А кто не падет и не поклонится, тотчас брошен будет в печь, раскален­ную огнем» (3;б).

Религия, которую царь старался возвысить, не была для его подданных ни результатом обдуманного выбора, ни выра­жением веры или духовных опытов. Поклонение происходит, потому что к нему принуждают. Люди становятся на колени, но сердца их безучастны. Это — религия чиновников, религия баранов или автоматов. Именно такого рода люди собраны на поле Деир.

Это, прежде всего, чиновники от самого низкого ранга и до самого высокого. Они все присутствуют здесь. Их должности перечисляются в иерархическом порядке (3:3). Их поклонение принимает характер бюрократической формальности, а их при­сутствие обусловлено занимаемыми должностями. Они стре­мятся продемонстрировать свое усердие, поскольку именно от религии зависит их социальное положение и продвижение по службе.

За чиновниками стоит толпа народа. Эта категория людей многочисленна. Об этом нам постоянно напоминает история Панурга. Бараны собираются вместе, и все похожи друг на дру­га; так проще, так легко и удобно.

Все эти люди не знают, как надо поклоняться. Им необхо­дим образец, общий сигнал, как во всех тоталитарных общест­вах. Выстроенные в определенном порядке, они «стали пред истуканом» (3.'3), готовые, как автоматы, поднять руку или ку­лак по приказу начальника. Точное повторение длинного спис­ка чиновников и музыкальных инструментов и даже совпадение формулировки приказания и сообщения о его выполнении яв­ляются весьма красноречивыми.

«И послал царь Навуходоносор собрать сатрапов, намес­тников, воевод, верховных судей, казнохранителей, законоведцев, блюстителей суда и всех областных правителей, чтоб они пришли на торжественное открытие истукана, ко­торый поставил царь Навуходоносор» (3:2).

«И собрались сатрапы, наместники, военачальники, верхов­ные судьи, казнохранители, законоведцы, блюстители суда и все областные правители на открытие истукана, который Навуходоносор царь поставил, и стали пред истуканом, ко­торый воздвиг Навуходоносор» (3:3).

«В то время, как услышите звук трубы, свирели, цитры, цевницы, гуслей и симфонии, и всяких музыкальных орудий, падите и поклонитесь золотому истукану, который поста­вил царь Навуходоносор» (3:5).

«Посему, когда все народы услышали звук трубы, свирели, цитры, цевницы, гуслей и всякого рода музыкальных ору­дий, то пали все народы, племена и языки, и поклонились золотому истукану, который поставил Навуходоносор царь» (Дан. 3:7).

Каждый абзац довольно длинен. Но это сделано намерен­но для достижения сатирического эффекта, для того, чтобы по­казать механический характер этого поклонения, напоминаю­щего работу машины. Музыка имеет здесь весьма важное зна­чение. Оркестр составлен из множества разнообразных инстру­ментов. Упоминание трех духовых и трех струнных инструмен­тов говорит о безупречной подготовке церемонии. Все хорошо продумано и организовано. Недостаток содержания восполня­ется великолепием формы. Усиленная забота об организации часто выдает стремление, осознанное или неосознанное, ком­пенсировать внутреннюю пустоту внешней красотой. Бюрокра­ты, находящиеся у власти, в большей степени заняты органи­зационными и формальными процедурами там, где мышление и вера отсутствуют. Формализм вавилонской религии должен был компенсировать ее духовную пустоту. Поэтому музыка при­обретает столь важное значение. Чувства, вызываемые звуча­нием всех этих инструментов, создают, по крайней мере, ил­люзию религиозных переживаний.

Древние были знакомы с таким свойством музыки и умели использовать его, чтобы производить впечатление на верую­щих или чтобы возбуждать прорицателей с целью искусствен­но вызвать у них ощущение общения с потусторонним миром. Поэтому не случайно музыка использовалась наряду с упот­реблением снадобий и нанесением себе ран с целью привести себя в состояние экстаза, который воспринимался как признак единения с богом. Все это происходило главным образом на уровне эмоций и нервной системы. В результате успех дости­гался легко, быстро и не вызывал сомнений. Даже и сегодня — и, может быть, еще более сильно, чем когда-либо, благодаря эффективности наших средств массовой информации — мы можем ощущать силу такого воздействия. Многочисленные тол­пы собираются вокруг музыкантов и певцов, которые стали

самыми великими соблазнителями и манипуляторами нашего вре­мени. На мгновение человек забывается и перестает мыслить, зачарованный музыкой. Слова и весть, адресованные для убеж­дения к разуму, становятся ненужными. Это явление захватило даже церкви. В противовес рассудочному холоду традиционно­го служения некоторые культы стали использовать оркестры, состоящие из самых разнообразных инструментов, под звуки которых верующие приходят в возбуждение, издают крики и иногда доходят до исступления. Мышление исчезает, остаются лишь эмоции. Однако нам следует быть здесь осторожными и не выносить приговор в последней инстанции.

Этот эпизод из Книги Даниила предостерегает и против другой крайности, которая заключается в том, что религия ста­новится для человека лишь непродолжительным воодушевле­нием. Чувства являются обязательной частью религиозного опыта, но чтобы быть истинными и глубокими, они должны обя­зательно сочетаться с мышлением и интеллектом. Человек до­лжен быть вовлечен в поклонение во всей своей многограннос­ти. В противном случае в один прекрасный день он может ока­заться в толпе, готовой поклониться любому идолу. Точно так и на поле Деир вавилонские прорицатели не утруждали себя ни проповедью, ни доказательствами. Музыки было вполне доста­точно, чтобы начать обряд. Это — религия одного мгновения. Идея настоящего времени подчеркивается неоднократно.

«В то время как услышите... падите и поклонитесь» (3:5). Под влиянием чувств, вызванных музыкой, и влекомый приме­ром толпы человек падает на колени, не думая о том, что будет завтра. Такое действие напоминает рефлекс.

Рядом горит и огонь: немедленное наказание ожидает тех, кто проявит непослушание. Обычай бросать в огонь непокорных был довольно древним и весьма распространенным на Среднем Востоке. Он существовал в Ларсе, на юге Вавилона, с XVII века до Р. Хр. и был предусмотрен в качестве наказания кодексом Хаммурапи (25 и 110). Всего за несколько лет до описываемых событий два лжепророка — Седекия и Ахав — точно таким же образом были «изжарены» по приказу Навуходоносора. Эта

смерть в огне настолько поразила евреев, что упоминание о ней стало использоваться как форма проклятья (Иер. 29:21, 22).

Печи в той местности представляли собой неотъемлемую часть пейзажа: они использовались для изготовления кирпи­чей. При археологических раскопках было найдено много таких печей в окрестностях Вавилона. Впрочем, строительство вави­лонской башни тоже косвенно было связано с огнем (Быт. 11:3). Вероятно, печь находилась у самого подножия истукана. Со­гласно Диодеру Сицилийскому, карфагеняне, например, воз­двигли бронзовую статую своего бога прямо на печи, вырытой в земле, и бросали в эту печь живых детей. Во всяком случае, печь была непосредственно перед глазами людей, собранных для поклонения истукану. И люди знали, какой силы огонь мож­но было разжечь в печи в этом районе с сухим, континенталь­ным климатом. Для людей было очевидно, что наказание будет немедленным. Здесь снова подчеркивается идея настоящего времени: «А кто не падет и не поклонится, тотчас брошен будет в печь» (3:6). Под страхом немедленной гибели в огне люди думали лишь о настоящем моменте и повиновались, следуя ин­стинкту самосохранения.

Нетерпимая и жестокая, тоталитарная и механическая, ва­вилонская религия — это прежде всего религия настоящего мо­мента. Во всяком случае, она была такой, какая требовалась Навуходоносору, — эффективной религией, поскольку обеспе­чивала всеобщую покорность. Система хорошо сработала: все выразили свою покорность. Все, за исключением некоторых.

2. Обвинения халдеев

Снова, как и в первой главе, евреи отличаются своим не­повиновением. В тексте не уточняется, где они находятся и ка­ким образом они оказывают сопротивление. Или они остались у себя дома, и их нет на поле Деир, или же они присутствуют, но окружающие заметили, что в отличие от всех остальных они не становятся на колени. Только они во всей толпе продолжают стоять. И в этой главе говорится только об этих трех евреях. Ничего не сказано о Данииле и прочих евреях. Вероятно,

количество противящихся не ограничивается этими тремя юноша­ми. Это можно предположить на основе общего выражения «иудеи», употребленного в тексте (3:8, 12). Но внимание халде­ев обращено на этих трех молодых людей именно потому, что им доверено управление Вавилонским государством. А это воз­мущает халдеев — коренных жителей страны. За их религиоз­ным и административным усердием скрывается низменная за­висть. Их псевдорелигиозное рвение обусловлено отнюдь не заботой об искреннем почитании своего бога. И когда они до­носят на иудеев, ими движет личное тщеславие. Это можно за­ключить из трех аргументов, которые касаются не столько бога, сколько царя. «Эти мужи не повинуются повелению твоему, царь, богам твоим не служат, и золотому истукану, который ты пос­тавил, не поклоняются» (3:12). Их поступок продиктован скорее политическими стремлениями, чем религиозными. Они забо­тятся не о должном поклонении истукану, а о том, чтобы устра­нить евреев и занять их должности.

Арамейское выражение, используемое ими для обвинения, весьма красноречиво. Дословно оно означает: «поедать куски иудеев» (3:8). Клевету можно сравнить с людоедством. Донося начальнику на своего коллегу, человек, в сущности, желает пос­тавить под угрозу его положение, источник заработка и даже саму жизнь. По сути дела, он его пожирает. За усердием до­носчика вырисовывается пагубная страсть, имеющая своей целью не более и не менее как смерть соперника и плетущая интригу для достижения этой цели. Именно такой урок мы из­влекаем из чтения данного отрывка.

Что касается Даниила, то он был одним из правителей, сатрапом и занимал значительно более высокое положение в иерархии, чем доносчики, и, следовательно, был для них недо­сягаем. Столь высокое положение избавляло его от подобной присяги в верности. Заговор же был делом лишь «некоторых из халдеев» (3:8). Сатрапы в нем не участвовали. Кроме того, воз­можно, что в данный момент Даниил в связи со своими служеб­ными обязанностями находился далеко от этого места. В конце второй главы говорится, что «Даниил остался при дворе царя» (2:49). Сообщая о высоком государственном положении, это

выражение, согласно иудейской традиции, означает и то, что Даниил находился в другом месте в момент поклонения исту­кану. Эту фразу мы можем встретить и в Талмуде (Херубин 72а), где она имеет идиоматический смысл, заключающийся в том, что раб находится далеко от своего господина. Даниил избе­жал обвинений не только вследствие своего высокого положе­ния, но и потому, что находился далеко от места событий.

Об остальных евреях халдеи предпочли ничего не гово­рить. Если бы обвинение было выдвинуто против слишком боль­шого числа людей, то не исключено, что царь отступил бы от своего намерения карать. Лучшей тактикой для достижения цели было проявление умеренности. Поэтому халдеи ограничились этими тремя евреями, которые были их непосредственными коллегами и устранение которых было в их интересах. Ограни­чившись лишь этими тремя иудеями, халдеи стремились гаран­тировать себе успех в своем деле.

3. В огне

Однако царь проявляет колебание: он не приказывает сразу же казнить виновных. Он знает этих троих евреев, которые уже долго ему служат, и хочет дать им возможность оправдаться и изменить свое поведение. Он призывает их к себе и задает вопрос, который свидетельствует о его добром расположении к ним: «С умыслом ли?» (3:14). Другими словами: «Сделали ли вы это нарочно?» Может быть, они не поняли сути царского повеления и серьезности положения, в котором оказались. Царь повторяет слово в слово приказ о поклонении (3:15}. За этим следует конфликт, в котором два непримиримых типа религи­озного мышления противостоят друг другу.

Религия Навуходоносора, как и религия халдеев, — это ре­лигия настоящего момента: «Если вы готовы, как скоро услы­шите... падите и поклонитесь... если же не поклонитесь, то в тот же час брошены будете в печь» (3:15). Для царя существует только настоящее. Будущее он не принимает во внимание. «Ка­кой Бог избавит вас от руки моей?» (3:15). Религия евреев, на­против, устремлена в будущее. «Бог наш, Которому мы

служим... от руки твоей, царь, избавит» (3:17). Евреи идут дальше. На «если же не» (3:15), за которым следует угроза мгновенной гибели, они отвечают своим «если же и не» (3:18), заявляя о своей верности Богу и имея в виду не только ближайшее буду­щее. В обоих случаях употреблено арамейское выражение «хемла» («если не»), поэтому тем более ярким является контраст между двумя типами религии. Царское «если же не» подчерки­вает механический и законнический характер религии: «если же не поклонитесь... то... брошены будете» (3:15), в то время как «если же и не» евреев подчеркивает милость и свободу, свойственную их религии: «если же и не будет того, то да будет известно тебе, царь, что мы... не поклонимся» (3:18). Такое поведение выходит за пределы понимания царя, который вдруг осознает, что евреи выходят из-под его власти. На довод, ка­сающийся настоящего, они отвечают надеждой на будущее. На довод, предупреждающий об опасности, они отвечают беско­рыстным служением.

В этом и заключается разница между идолопоклонством и религией Израиля. Идолопоклонство — это религия, которая создается внизу, на уровне человека и по его образу, это рели­гия безжизненного идола-предмета, с которым можно обра­щаться как с инструментом, автоматически обеспечивающим благословение или проклятие. Религия же Израиля — это от­кровение свыше, религия живого Бога, с Которым человек под­держивает отношения, основанные на любви и на личном об­щении. Вот почему, даже если Бог не спасает, даже если Он не благословляет, иудей все равно остается ему верным и про­должает поклоняться ему, несмотря ни на что.

Навуходоносор дает им возможность оправдаться, он при­водит доводы, угрожает. Все бесполезно. Евреи отказываются отвечать (3:16). Арамейское слово, переведенное как «отвечать», означает также «оправдываться». Евреи противопоставляют аг­рессивности царя позицию ненасильственного сопротивления. Вавилонской религии, ориентированной на настоящее и, следо­вательно, законнической, формальной и насильственной, евреи противопоставляют религию, устремленную в будущее и, сле­довательно, свободную, бескорыстную и ненасильственную.

Неожиданно Навуходоносор теряет контроль над собой. В тексте сказано: «вид лица его изменился» {3:19). Ярость и жестокость — такова реакция царя на спокойную уверенность евреев. Он приказывает «разжечь печь в семь раз сильнее» (3:19}. Это идиоматическое выражение указывает, что огонь должен достичь максимальной силы (ср. Притч. 24:16; 26:16), как будто раньше огня было недостаточно, чтобы сжечь лю­дей. Евреев бросают тотчас же, в той одежде, в какой они были, не дав им времени переодеться и психологически под­готовиться к этой казни.

Эта поспешность, которая даже стоила жизни исполните­лям приговора (3:22), показывает, что царь уже совершенно не отдавал себе отчета в своих действиях, а также говорит о его смятении и отчаянии. Что-то от него ускользает, и вот уже Наву­ходоносор испытывает страх. Как будто он предчувствовал, что будет чудо, и боялся его. Затем он первым заметил невероятное и первым на это прореагировал. Едва закончились слова о том, что «три мужа... упали в раскаленную огнем печь связанные» (3:23), как Навуходоносор уже видит «четырех мужей несвязан­ных, ходящих среди огня» (3.'25). Евреи-не только освобождены от веревок и живы («и нет им вреда» —3:25), но они там свобод­но ходят. С юмором рассказывается о том, как евреи спокойно гуляют в печи; и чиновники с ужасом наблюдают за этим чудом, которое сотворил Бог, иронизирующий над могуществом людей.

Помимо троих иудеев, в печи появляется еще одно действу­ющее лицо. Навуходоносор начинает подозревать, что чудо свя­зано с присутствием этого странного незнакомца. Заинтриго­ванный, царь сосредотачивает на нем внимание и поражается его видом: «И вид четвертого подобен Сыну Божию» (3:25). На­вуходоносор приходит к выводу, что это не иначе как Божество. Об этом говорит его выражение «Сын Божий». В семитских язы­ках слово «сын», употребленное вместе с каким-либо другим словом, образует идиоматический оборот, характеризующий природу данного существа. Например, «сын человеческий» оз­начает человеческую природу (Иер. 49:18). В Септуагинте это выражение переведено как «ангел Божий», и в нашем тексте мы его встречаем в 3:28. В еврейской Библии ангел Божий

выступает как полномочный представитель Бога и даже уподобляется самому Богу (см. Быт. 16:10-13; 21:17; 22:15, 16; Ос. 12:4; ср. Быт. 32:28 и др.). Видя такое чудо, Навуходоносор больше не сомневается. Он зовет к себе троих евреев. Делая это, он при­знает свое поражение. Он полагает, что если они находятся там невредимыми, то могут и выйти самостоятельно. Униженный, царь понимает, что имеет дело с необычным Богом. Навуходоносор не может не вспомнить свое сновидение: это тот же самый Бог. Выражение, которое он теперь произносит: «Бог Всевышний» (3:26), напоминает его прежнее исповедание: «Бог богов» (2:47).

Тогда чудо произошло тоже не как результат силы и уме­ния людей, но было совершено Богом. Магия не имеет никако­го отношения к этим событиям. Необходимо было еще одно (четвертое) действующее лицо, чтобы чудо стало возможным. Спасение пришло извне, а не от них самих. Таков первый урок этого Божьего присутствия: человек, каким бы праведным он ни был, не может спасти себя сам. Спасение человека требует Божьего вмешательства. Бог не пребывает равнодушно на не­бесах, но сходит на землю, поскольку Он — любящий Бог. Что­бы спасти от огня, Он должен сам пройти сквозь огонь. Любя­щий Бог становится другом погибающего человека и ходит вмес­те с ним (3:25). Но на этом дело его не заканчивается. Бог спа­сает. Трое евреев выходят из раскаленной печи (3:26).

Тут же вокруг них собирается толпа. Все хотят потрогать их руками, все хотят получить доказательства. «Усмотрели, что над телами мужей сих огонь не имел силы, и волосы на голове не опалены, и одежды их не изменились, и даже запаха огня не было от них» (3:27). Они целы и невредимы. Бог евреев сошел сюда не только для того, чтобы ободрить их и уверить в Своей любви. Он пришел также для того, чтобы спасти их из огня.

Библейский Бог — это прежде всего Бог, Который спасает, а не Бог, дающий мистические, эмоциональные или даже ин­теллектуальные опыты. Религия евреев не ограничивается лишь впечатлениями и мнениями. Все, от сатрапов до советников царя, поняли, что Бог евреев — это не только Бог, Который спускает­ся с небес и помогает человеку, но это еще и Бог, имеющий

власть над смертью. На троих евреев смотрят, как на воскрес­ших, как на переживших настоящую смерть. Этим чудом Бог сви­детельствует о Себе как о Боге-Творце. Пророк Исаия пишет:

«Ныне же так говорит Господь, сотворивший тебя, Иаков, и устроивший тебя, Израиль... пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя» (Ис. 43:1,2).

Только Создатель может спасать из огня, только Созда­тель может превратить смерть в жизнь. Евреи и сами не могут опомниться. Они не говорят ни слова. Они тоже удивлены. В то же время их молчание является как бы эхом их последних слов, сказанных царю: «Нет нужды нам отвечать тебе на это» (3:16). Их единственный ответ, конкретный, ощутимый, наглядный — перед царем. У них нет необходимости говорить. Сам факт, что они стоят здесь, свидетельствует об их Боге и об их вере; и это — самый лучший аргумент. Можно было бы ожидать от ев­реев длинной тирады по такому случаю. Кажется, наступил са­мый подходящий момент, чтобы произнести против Навуходо­носора и халдеев такое обличение, какого они заслуживают. Но этого не происходит. Трое еврейских юношей молчат.

Это — хороший урок для излишне усердных любителей убеждать, всегда готовых говорить, проповедовать и хвалиться тем, что Бог сделал для них! Данный пример напоминает нам, что молчаливое присутствие иногда говорит более убедитель­но, чем самые красивые речи. Настоящие опыты не нуждаются в словах. Евреи на самом деле спасены, и им не нужно ничего говорить — достаточно одного их присутствия.

Когда затрагивается самое главное, когда речь идет об истине и спасении, многословие не внушает доверия. Напы­щенность и обилие слов часто маскируют внутреннюю пустоту и осознанное или неосознанное чувство собственной лжи. Это выдает человека, желающего скрыть свою мучительную пусто­ту и желающего убедить в истине, которую он сам плохо пони­мает. Отсутствие истинного внутреннего содержания делает его мастером слова. Он упражняется в красноречии и наслаждает­ся собственным говорением, потому что ему нечего сказать.

4. Реванш

Евреи молчат. За них говорят другие. И это делает свиде­тельство еще более сильным.

Похвала царя служит ответом на обвинения, выдвинутые халдеями против иудеев. Царь, издавший ранее повеление пок­лоняться истукану (3:10, 12), теперь издает новое повеление, запрещающее хулить еврейского Бога (3:29).

Снова царь не решается обратиться прямо к Богу. Встре­тившись лицом к лицу с Богом, он ведет себя так, как будто этой встречи и не было. Он видел четырех человек, и его вни­мание было особенно привлечено именно к четвертому (3:25). Теперь же он называет только троих, не упоминая о четвертом. Конечно, он начинает свою речь словами, которыми обычно начинается молитва: «Благословен Бог...» (3.'28)⁶⁶. Но в дей­ствительности он остается сторонним наблюдателем.

Его теология является верной. Навуходоносор говорит о Боге как о едином Боге, как о Боге, Который спасает. Но для него Бог существует и действует только по отношению к евреям. Он не считает Его своим Богом. Бог евреев не является для него Богом в полном смысле слова. Эта ограниченность религиозного мыш­ления Навуходоносора заметна в его речи: «Бог Седраха, Мисаха и Авденаго... избавил рабов Своих», потому что они «надеялись на Него» и подвергли риску свою жизнь, но не стали «поклоняться иному богу, кроме Бога своего» (3:28). Для Навуходоносора рели­гия Израиля по-прежнему остается этническим явлением. Пове­дение евреев расценено как героический поступок, в котором они проявили верность скорее своим народным традициям, чем Богу-Вседержителю-, единственному истинному Богу. Навуходоносор признает могущество этого Бога, он даже признает Его могущес­твеннее всех остальных богов: «Нет иного Бога, который мог бы так спасать» (3:29). Однако царь не вверяет себя Ему. Дело не доходит до обращения и перемены религии.

Можно находиться какое-то время под впечатлением и даже быть потрясенным чудом и силой доказательства; можно даже

признать существование чего-то высшего, единого и неповто­римого — и в то же время прочно держаться за свои привы­чные взгляды и утверждать: «каждому своя религия». Причина такой непоследовательности проста: религия перенесена в со­циологическое измерение со всеми его ценностями и традици­ями. Так возникает стремление «оставаться дома», избегая труд­ностей, неприятностей и даже приключений. Нужно большое мужество, чтобы извлекать уроки истины и применять их в кон­кретных ситуациях своей жизни. К примеру, человек знает, что у него есть вредная привычка, связанная с едой или питьем, с образом действия или мышления, и в то же время он не спешит избавиться от нее. Человек так устроен. Легче продолжать дей­ствовать неверно, даже зная об ошибочности своих действий, чем сделать решительный поворот, проявить последователь­ность и жить в соответствии с истиной. И чем сильнее человек привязан к обществу, в котором живет, тем труднее ему сде­лать решительный шаг. Для царей, священников, политических деятелей, богачей, для всех, кто добился успеха, для всех, кто уютно чувствует себя в своем обществе, кто добился уважения и престижа, — для всех них это является почти невозможным.

Помимо всего прочего, царь издает указ, разрешающий религию евреев. Отныне всем запрещается хулить Бога евреев под страхом смертной казни. Положение полностью меняется. В начале главы всем «народам, племенам и языкам» (3:4) было приказано поклониться истукану. Теперь то же самое обраще­ние, адресованное тем же самым людям (3:29), звучит в пове­лении, обязывающем проявлять уважение к иной религии.

Это происходит не потому, что Навуходоносор понял зна­чение терпимости. Его новый указ продиктован не стремлени­ем обеспечить уважение ко всем религиям. Речь идет только о еврейской религии. А как обстоит дело с другими религиями? В результате завоеваний Навуходоносора теперь в Вавилоне сосуществует множество разнообразных религий. «Все наро­ды» присутствуют здесь. Конечно, религия Израиля — это един­ственная религия, отличившаяся своей непокорностью, и уже поэтому она заслуживает особого уважения. Но статус приви­легированной религии, который Навуходоносор дает еврейскому

вероисповеданию, показывает, что он признал его превосход­ство над остальными. В этом заключается главная причина из­менения его позиции. Издание указа обусловлено не желанием царя быть терпимым, но открытием истины, доставляющей ему беспокойство. Доказательством этому является тот факт, что он сопровождает свой указ угрозой уничтожения. На самом деле за таким «миссионерским» усердием, переходящим в ярость и призывающим «огонь с неба» (Лк. 9:54), скрывается стремле­ние уклониться от своих обязанностей по отношению к Богу.

Было бы неверным считать насилие в отношении вероис­поведания проявлением глубокой убежденности. Убийство и война, пытки инквизиции и все другие способы подавления во имя религии являются не признаком веры, но, наоборот, пока­зателем неуверенности и духовной тоски. Желая компенсиро­вать отсутствие Бога в себе, «неудачник» в религии сам себе создает Бога и совершает убийство. Начиная с преступления Каина, первого преступления, вызванного религиозной нетер­пимостью, история изобилует подобными примерами. Каин убил Авеля не потому, что был убежден в собственной правоте и в заблуждении Авеля, но скорее потому, что, отвергнув зов Бога, он чувствовал несостоятельность своей религии⁶⁷.

5. Успех евреев

Навуходоносор не принял религию, которую исповедова­ли трое еврейских юношей, хотя он придал этой религии закон­ный статус и возвысил самих евреев. Перемена в его отноше­нии к евреям не может скрыть его внутреннего замешательст­ва, потому что, как мы уже заметили во второй главе, подобная перемена представляет собой подмену истинного поклонения формальным признанием. Возвышая перед собой троих евре­ев, Навуходоносор успокаивает свою совесть перед Богом, от которого он стремится убежать.

И халдеи, и евреи могут извлечь из случившегося еще один урок. Прежде всего, использование одинакового выражения: «в области [стране] Вавилонской» (в оригинале употреблено одно и то же слово) в начале (3:1) и в конце (3:30) рассказа

говорит о возвращении к первоначальному состоянию. Все про­иски и действия халдеев ни к чему не привели. Трое евреев остались на своих местах. Их даже не уволили со службы, что­бы спасти престиж царя и прочих чиновников. Они одержали явную победу, и эта победа тем более приятна, что она одер­жана на глазах у врагов (Пс. 22:5).

Как и в предшествующих главах, после окончания испыта­ния евреи оказываются в более высоком, по сравнению с пре­жним, положении. Раньше трое евреев были «над делами стра­ны Вавилонской» (2:49), теперь они «возвышены в стране Вави­лонской» (3:30). Из испытания они выходят обогащенными. Рис­куя потерять все, они приобрели дополнительно к тому, что име­ли. Это — великолепная иллюстрация слов Иисуса: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:33). Евреи не стремились к земному успеху. Их стремле­ния имели другое направление. Более того, они пренебрегли своей выгодой, своим положением и даже своей жизнью. Един­ственное, в чем они видели счастье и смысл своего существова­ния, — это в служении и поклонении Богу. Царство Божье при­надлежит тем, кто не ищет своей выгоды. Царство Божье не яв­ляется наградой для пророков, заслуживающих его своими до­брыми делами. На примере «победы» евреев мы видим, что че­ловек получает подарок от Бога как сюрприз и как милость тог­да, когда этот человек уже все потерял и ничего не ждет взамен. Как это ни парадоксально, только бескорыстное служение без расчета на вознаграждение получает вознаграждение.

1. Какое отношение имеет истукан, которого Навуходо­носор видел во сне, к истукану, которого он воздвиг? Ка­кой урок мы можем из этого извлечь?

2. Какие особенности имела религия, превозносимая На­вуходоносором?

3. Какие особенности имела религия троих иудеев?

4. Какие особенности имело чудо, связанное с печью? Какие уроки мы можем из этого извлечь?

5. Какая теология (представление о Боге) проявляется в благословении Навуходоносора, которое он произносит в конце рассказа?

Литературная структура главы 3

А. Успех Навуходоносора (3:1-7)

• Царь устанавливает истукан в области Вавилонской Б. Обвинения халдеев (3:8-12)

• Указ против евреев: поклоняться истукану

• Обвинение: «не повинуются повелению твоему, царь» (3:12)

В. Огненное испытание (3:13-27)

• Диалог царя с евреями

• Евреи брошены в печь

• Диалог царя с евреями

• Евреи спасены из огня

Б1. Реванш (3.28, 29)

• Благословение еврейского Бога

• Указ в пользу евреев: поклоняться еврейскому Богу

А1. Успех евреев (3:30)

• «Царь возвысил... в стране Вавилонской»